|
…От реки поднимается туман, неся с собою сырость и холод. На темнеющем небе загораются первые звезды. Издалека доносятся ржание лошадей, приглушенные голоса и запах дыма - лагерь живет своею жизнью. Я не чувствую холода, не замечаю сгущающейся темноты, и звуки лагеря не достигают моего сознания, разбиваясь о глухую стену… Наверное, я даже еще не понял, что закончился этот неимоверно долгий, похожий на затянувшийся кошмар день. День, когда мы потеряли нашего Лорда… Выбравшись из рушащейся крепости, я долго пролежал в беспамятстве, и потому не видел, когда его на руках вынесли из развалин. Теперь я благодарю судьбу за это - мое сердце просто разорвалось бы от боли. Впрочем, может быть, так было бы даже лучше…. Лучше было бы мне умереть самому, чем видеть мертвым своего государя. Когда, придя в сознание, я узнал о том, что он здесь, я просто отказывался поверить своим ушам. Нет, не может такого быть - ему, светлому и чистому, не место на Волчьем Острове, в этом трижды проклятом месте, где есть только тьма, боль, страдания и смерть! Я стал вырываться из рук молоденькой целительницы, что сообщила мне эту черную весть, кричал, что это неправда… что она врет… Тогда меня взяли за руку и отвели туда, где на расстеленных плащах лежали те, кто пал здесь, и чуть в стороне, но вместе с ними, лежал - он… Уже завернутый в белую ткань для погребения. У меня перед глазами до сих пор стоит его лицо - оно было бесцветным, застывшим… и странно спокойным. Казалось, он просто заснул, и длинные ресницы вот-вот встрепенутся, и снова глянут на меня удивительные серые глаза. Мне хотелось надеяться, будто спокойствие на его лице означает, что его смерть была быстрой и легкой, но эта надежда угасла, когда я взглянул на его губы. Тонкие губы, что могли так неповторимо улыбаться, были искусаны… Я не видел самого страшного (это уже потом те, кто видел, рассказали мне, почему его руки, вопреки обычаю, спрятаны под покров, и какие страшные раны скрывала рубашка под саваном), но эти раны на посиневших губах сказали мне все о той чудовищной боли, через которую прошел мой лорд прежде, чем обрел избавление и покой в холодных, но милосердных объятиях смерти. Государя уже омыли от грязи подземелья и от крови, и его золотые кудри выделялись единственным ярким сполохом, казавшимся каким-то неуместным рядом с белым саваном и бесцветным, словно выгоревшим на солнце, лицом… Одна непокорная золотая прядь сбилась ему на лоб. Не отдавая себе отчета в том, что творю, я опустился на колени рядом с ним и сделал то, на что никогда не осмелился бы при его жизни - бережно поправил сбившиеся волосы. При этом мои пальцы на мгновение коснулись его виска, и это прикосновение обожгло, как огнем, потому что я ощутил холод смерти. Все равно что прикоснуться к мраморной статуе - прекрасной, но безжизненной. Думаю, только в то мгновение, почувствовав, что тело Государя холодно, я понял и поверил, что он мертв. Наверное, я должен был заплакать, но слез не было… Был только рвущийся из груди вопль, который я подавил усилием воли - мой лорд умер без крика, значит должен суметь и я. И было отвратительное чувство пустоты - в мыслях, в сердце, в жизни… Не выпущенный на волю крик застревал в горле, душил… Я чувствовал, что еще немного - и я рухну без чувств, потому что мне просто не хватит воздуха. В глазах темнело. Но я заставил себя встать на ноги, и даже сделал несколько шагов в сторону. Чья-то рука - наверное, это был тот же, кто привел меня сюда - подхватила меня под локоть, когда я пошатнулся. Я чувствовал, что меня ведут куда-то, и шел не сопротивляясь - мне было все равно, куда и зачем… Наконец я понял, что меня привели на то место, где я очнулся. Тот, кто вел меня, отпустил мою руку, и я без сил упал на расстеленный плащ. И тут беспамятство наконец завладело мною, и я с радостью погрузился во мрак. Во второй раз я очнулся оттого, что кто-то тронул меня за плечо. На краткий блаженный миг между сном и явью мне показалось, что все происшедшее было лишь ночным кошмаром. Клянусь, я был бы рад проснуться даже в подземелье - но проснуться и узнать, что все это мне лишь пригрезилось: мертвое лицо государя и его искусанные в кровь губы… Но, открыв глаза, я увидел рядом все ту же молодую целительницу. Она спрашивала, хватит ли у меня сил вместе с другими воздать последние почести моему лорду и тем, кто пал вместе с ним. Да простит меня Единый, в первое мгновение мне захотелось сказать "Нет", чтобы быть избавленным от этого тяжкого зрелища… но я не имел права быть малодушным. Поэтому я встал и покорно пошел за целительницей… Не помню, у кого хватило сил бросить первую горсть земли - знаю только, что не у меня. Я мог лишь не отрываясь смотреть на моего лорда и стараться навеки запомнить его (как будто я могу когда-нибудь забыть!) И до последнего мгновения мне казалось, что вот сейчас он встрепенется, откроет глаза… Когда первые комья земли упали на его лицо и покатились вниз, запутавшись в его волосах, я вздрогнул, словно это моих щек и губ коснулась холодная мокрая глина. "Нет, это неправильно… нельзя - так…" - думал я, пытаясь отвести взгляд… но какая-то сила заставляла меня смотреть. "Почему они не закрыли ему лицо?" - услышал я тихий шепот рядом с собой. Оглянувшись, я увидел эльфийку. Совсем юная, еще подросток… Не из Нарготронда - иначе я бы вспомнил ее. Судя по изможденному лицу и оборванному платью, тоже из освобожденных пленников. Она стояла, зябко кутаясь в чей-то плащ, и по ее щекам катились слезы. "Счастливая - она может плакать…" - подумал я, осторожно тронув ее за руку. Девушка вздрогнула и подняла на меня взгляд. "Почему они не закрыли ему лицо? Земля ведь… такая мокрая, холодная… и грязная…" - сквозь слезы едва слышно прошептала она. Так по-детски и беззащитно… Не думая о том, что делаю, я обнял ее за плечи, и она доверчиво уткнулась мне в грудь, дав наконец волю слезам. Я молчал, и мои глаза оставались сухими. А земля все падала и падала в разверстую пасть могилы, и вскоре лицо моего лорда уже нельзя было разглядеть. Лишь одна золотая прядь долго не хотела исчезать, и это было страшно - словно он сам не хочет уходить… словно просит не прятать его под землю… Я не стал дожидаться конца - для меня все кончилось в тот миг, когда я перестал видеть его лицо. Плачущую девушку увел кто-то из целителей, и я вновь остался один. Словно в полусне, бродил по лагерю, слышал обрывки разговоров… Именно из этих случайно услышанных обрывков я узнал, как мой лорд оказался здесь, и какой страшной смертью умер он и те десятеро, что были с ним. Каждое слово вонзалось в мое сердце, словно острый нож, заставляло стонать от боли и бессилия. Только подумать - ведь он был совсем рядом… А я ничего не мог сделать… Но мои глаза все еще оставались сухими. Я видел и того, ради которого умер мой государь. Смертный, мотылек-однодневка в сравнении с нами… Государь, стоила ли его жизнь - твоей? Сейчас человек лежал беспомощный, его душа блуждала где-то далеко, и было так просто довершить то, что начал Саурон... Я стоял над ним и чувствовал, что ненавижу его. Ненавижу за то, что мой лорд увидел в нем что-то особенное… что-то важное - важнее Нарготронда, важнее всех нас, которые любили его. Я ненавижу и владыку Дориата, с его безмерной гордыней и высокомерием. Это он послал смертного за проклятым камнем, надеясь на то, что слабый человек отступится или сгинет в этом безнадежном походе. Он не рассчитывал, что смертный втянет в это предприятие самого владыку Нарготронда, но так случилось. Гордыня Тингола обрекла на смерть моего государя и тех, кто был верен ему. Из-за высокомерия Тингола Нарготронд потерял свое сердце, свою душу… Я ненавижу сыновей Феанора за то, что они так горды и заносчивы, за то, что настолько бездумно следуют своей клятве, что готовы идти по трупам. Почему же они сами не пошли с тобой, если им так важно выполнить свою клятву? Почему остались отсиживаться в безопасности Нарготронда и дожидаться, пока кто-то другой сделает за них их работу? Прости меня, государь мой, но сейчас я ненавижу даже тебя. Ведь ты же знал, на что идешь… Знал, что обречен - и все равно пошел. Твоя честь была тебе дороже, чем город, в который ты вложил душу… дороже, чем все твои подданные, которым ты был дорог и необходим… дороже, чем жизнь… Ну почему, почему ты был так верен себе?! Я знаю, все дело в клятве, которую ты принес Барахиру - я ведь был там с тобой, помнишь? Я слышал слова твоей клятвы… Зачем, ну зачем ты дал ее?! Что за злая воля направляла тебя в тот день? Понимаю, Барахир спас жизнь тебе и многим, кто был тогда с тобой, но… Неужто нельзя было отблагодарить его как-то иначе? Одарить золотом или драгоценными камнями, пожаловать землю - ведь так благодарят своих подданных людские владыки… Прости, государь - я не понимаю, что несу… Это говорит моя боль. Я знаю, я должен жить дальше, но я не знаю, как… ради чего… Нарготронд был моим домом, но я не вернусь туда. Как я смогу ходить по этим коридорам и залам, где каждый камень напоминает о тебе? Как буду смотреть на красоту мозаик и статуй, многие из которых сделаны твоими руками, зная, что ты уже никогда их не увидишь? Не думаю, что это будет мне по силам. Завтра поутру отправят гонца в Дориат - Тингол должен знать о том, что произошло здесь. Я вызвался быть этим гонцом - у меня вполне достанет сил сидеть в седле, значит я смогу. Мне хочется видеть лицо Тингола в тот момент, когда он узнает, к чему привела его заносчивость и отцовская ревность. Интересно узнать, сойдет ли с его лица хоть на миг это высокомерно-презрительное выражение, мелькнет ли в его глазах раскаяние, или же его гордыня настолько велика, что заглушит даже голос совести… Хочу увидеть, есть ли еще у него совесть. Я поднимаю лицо к небу. Уже совсем стемнело, и на черном бархате рассыпан бисер звезд. Я помню, как ты любил звезды, государь… Неудивительно - ты и сам был звездою, которая светила всем, согревая и вселяя в сердца надежду, указывая путь средь тьмы. И вот твоя звезда упала, чтобы кто-то мог успеть загадать желание… Теперь я знаю: звезды - это горячие сердца таких, как мой лорд. Тех, кто жил и горел ради других. Нет, его звезда не упала - лишь погасла на миг, чтобы вспыхнуть еще ярче. Она будет сиять вечно… Благодарности: Эйлиан - за потрясающей силы творчество, которое никого (в том числе и меня) не оставляет равнодушным;
|