Лора Бочарова

Есть много лиц, которые я никогда не забуду, и много голосов - пронзительных, глухих, исполненных страдания, надтреснутых, рокочущих как обвал. Есть голоса как медь и голоса как серебро, голоса как жесть, голоса как плеск листвы в дождь. Есть голоса полудня и голоса тьмы, есть голоса рассвета - они яснее всех. Я закрываю глаза - и все они обрушиваются на меня, повторяя Имя.

У этого Имени есть лицо, единственное в своем роде. Я называл его лицом истины. Сейчас я называю его лицом судьбы. Это не злая судьба, хотя и печаль, и страх, и смерть пришли ко мне через нее. Та судьба, которую я выбрал с открытыми глазами - глядя в это лицо. Оно невероятно, никто из нас не был одарен такими лицами. Из совиных сумерек леса, из гранита седых пещер, из синих болотных огней слагается оно - золотое, как пламя, жесткое, как гранит, с глазами, полными сумерек леса. В этих синих сумерках горят золотые огни, блуждающие огни, огни неведомых земель. В золотом венце волос это лицо склонялось над моей колыбелью. Комья земли в тусклом золоте и копоть на его лбу - последнее, что я видел в жизни.

Впрочем, мне не дано описывать лица, тем более те, что я знаю с детства. У этого Имени и этого лица был голос. И здесь меня одолевает немота. Его голос - единственный, что не звучит в моих ушах, я не могу его вспомнить. На месте этого голоса в моей памяти зияет огромная дыра, словно гулкая шахта, куда падает моя тоска и мои воспоминания. Этот голос был для меня всем. Я помню, с чем сравнивал его в иные времена - но помню лишь собственные слова. Мой слух нем. Возможно все прочие голоса, что на разные лады шепчут его имя - и есть один голос, его голос, распавшийся на части, словно разбитый сосуд. Я не в силах их соединить. Не в силах услышать закатное, надломленное дождями и омытое ими кленовое золото его слов.

…Я встретил его в дымном тусклом коридоре - такого же серого, как и эти стены. Знал, что он наверняка тут, и знал, что встречу - но все равно вздрогнул. Это робость. Обычная, штатная. Сродни удивлению. Хотя здесь удивляться не положено. Глупо. К праху прах.

От него исходило знакомое вечернее мерцание - если б не оно, я убедил бы себя, что ошибся. Но этот цвет принадлежит ему одному. Глубокий пурпур, ушедший в синеву, цвет, в который окрашиваются небеса на востоке, когда запад гасит свои огни. Есть такие лесные цветы, забыл из название. И есть такие королевские мантии - о, я помню кто их носил. Поименно. Но не он. Он сам был мантией. Символом. Щитом. Знаменем. Нашей удачей.

После краха. Я знал, что встречу его здесь - после краха. И все равно застыл в поклоне. Как будто не касается он стен, ища опору, а все еще возглавляет войско победителей. Даже крах у нас разный. Я потерял то, что потерял. Что потерял он - могу лишь догадываться. Он потерял дважды. Хотя сострадать здесь не положено. И это мудро.

Казалось, он не заметил меня. Облик его был расплывчат, словно мы оба брели в густом тумане. Но даже здесь он видел больше и дальше, чем я.

- Слишком много пепла, - прошептал он, поравнявшись со мной.

Действительно, как я не замечал - это не дым, не туман, это кружит вокруг мелкий пепел. Это, конечно, ничего не меняло, но вносило некоторую ясность. Он и ясность - они неразделимы. …Разумеется, я промолчал. Сказать, что я огорчен его тут видеть - ложь, а лгать своему лорду - значит, наносить ему оскорбление. Я знал, что он будет здесь, я подготовился еще там, за Водой. Сказать, что я рад его тут видеть - еще хуже, и тоже похоже на оскорбление. На сведение счетов. Он же неумолимо проходил мимо - в мглу, в пепел, и потому я схватил его за руку. Моя рука прошла свозь него - такая же бледная и невесомая. Но он оглянулся.

- Почему ты говоришь шепотом, мой Лорд? - сказал я нарочито громко, чтоб побороть горечь. Своды и пепел погасили звук, эха здесь не было.

- Потому что теперь я не могу говорить вслух. Привыкай.

- Зачем?

…Дурацкий вопрос. Ясно, как день - голос к нему так и не вернулся. Не вернется. Мне стало холодно. Здесь не положено мерзнуть или испытывать неудобство - тени неприхотливы. Но, видимо, природа этого холода была иной. Потому что по моему несуществующему телу прошел озноб.

- Это Судья сказал тебе?..

- Нет. - В его призрачных глазах сверкнуло нечто, похожее на сарказм. - Тот, кто взял его. По праву победителя.

Вот, значит, почему он молчал все то время, пока мы проклинали свои цепи. Пока призывали звезды в свидетели своих бед. Пока утешали друг друга гремящими, пустыми словами. Пока оплакивали ушедших. Пока дивились его стойкости или его жесткости. Вот почему.

- Прости, мой Лорд, - смешался я, отводя глаза. - Я думал, что ты молчал, потому что тебе нечего сказать…

- Это правда, - прошелестело в пелене, - все слова сказаны. Противник поступил со мной весьма изящно.

Да уж, но я предпочел бы об этом не помнить. Хотя это не я, а он умер десять раз за каждого - мой лорд - когда нас по одному убивали на его глазах. Не я, а он отвечал за нас словом, рукой и головой. И еще за этого пришельца. Который, конечно, тоже мертв - но не здесь, тут таким не место. Таким, из-за которых рушатся царства, отрекаются от короны, идут на верную гибель - и вдобавок платят по чужим счетам. Потому что все, что досталось моему лорду, должен был оплатить этот авантюрист. Но Враг судил по внешности - в нашей среде можно судить только по внешности, хотя, говорят, есть другие народы, которые утверждают обратное - мол, это не мудро. А мудро судить по уму. Или по делам. Может, в конечном счете они и правы. Но не в случае с моим лордом, у которого все, что губит нас в глазах Врага, написано на лице.

- А Судья? - замирая, спросил я.

- Судья тоже. Он не властен над формой.

Стены сузились, сжались клеткой, свод опустился - вот оно, кольцо судьбы, с вечным привкусом пепла и слабостью в коленях. Клянусь площадями Тириона - и это справедливость?? Это - предназначение? Это - наш удел? Значит, Враг может сделать с нами, что заблагорассудится. Ничто не вознаграждается. Ничто не возвращается. В чем тогда смысл суда, смысл утраты, смысл воздаяния? Если рок движется всегда только в одну сторону, а вместе с ним и жизнь, где все непоправимо? Если ничто не имеет значения - даже любовь?

Наверное, я сильно побледнел. Думаю, даже сквозь призрак моей плоти это было заметно. Во-всяком случае, вечерняя синь вдруг накрыл меня широким потоком - мой Лорд наверняка без труда читал в моем сердце или в том, что от него сейчас осталось.

- Похоже, ты сожалеешь, - произнес он, выбив на стене пальцами неслышную дробь. - Однако голос - это не потеря. Уж поверь.

- Для меня это потеря, - мотнул я головой. - Потому что это не чей-то там голос. Это твой голос. Голос, которым ты поднял и привлек на нашу сторону сотни людей. И которые из-за него предоставили нам армию. Которая принесла нам победы. Благодаря твоему голосу. "Голос, который всегда звучит в моих ушах, когда я счастлив, - подумал я, - и когда несчастлив, тоже. Голос, который обещает то, что не в силах исполнить даже Судья. Который разрывает круг судьбы. Расширяет стены. Навевает грезы. Покоряет. Это оружие - подумал я, и, конечно, не сказал, - и ты, мой Лорд, отлично об этом знаешь. Иначе ты никогда не пошел бы на Врага, вооружась только им. Ты взял бы в руки сталь. Как все прочие. Впрочем, они тоже не выиграли своих битв".

- Разве? - призрачные пальцы сплелись около рта, обнажив на запястьях страшные, знакомые следы. У меня они тоже проступали - но гораздо слабее. - Я был лучшего мнения о себе. Соблазнить людей приятным голосом - довольно сомнительное достижение.

- Но никто другой из нашего народа не сделал и этого. Не сделал ничего.

- Ты преувеличиваешь. Это была случайность… Неизвестно, кому в конечном счете предстоит за нее платить.

"Я ничего не знаю о нем, - понял я, впиваясь глазами в знакомые черты. - За все эти годы я так и не нашел для него достаточно времени".

Это было плохо. Обидно. Неправильно. Штатная робость ворочалась в груди, являя свои типовые стороны. В нем кровь верховного Короля, что никогда не покидает своих владений за гранью моря. Особая кровь поколений Владык, сотни лет смотрящих на мир немигающими глазами. Свет Благослованного края, впитанный кожей. Судья, которого он - страшно подумать - видел не только здесь, а еще раньше, просто так, запанибрата, с которым общался на пирах и полянах, и от которого мог набраться чего угодно. Даже Неназываемый, Проклятый, Лишенный Имени - и тот ему знаком не по наслышке. Еще в те времена, когда Имя было при хозяине…

А я родился за Водой. И не знаю другого короля, кроме моего лорда. Конечно есть у нас другие короли - те, что носили пурпурные мантии и серебряные щиты, те, что и сейчас подымают где-то свои знамена. Но среди них нет никого, кого бы я любил.

- Слишком многие любили меня в жизни… - прошептал он, покачнувшись к стене. Смертельная усталось была в его шепоте. Но проницательность осталась прежней - она, похоже, только возрасла с умалением его тела. - Или хотели любить… А я всю жизнь мечтал об одиночестве.

Я молчал. В его словах было противоречие. Хотя здесь лгать запрещено. К тому же, ложь невозможно скрыть.

Вот он стоит, прислонясь к камню - прах среди праха, пепел медленно кружится, падает на узловатые руки, словно снег там, за Водой. Пустопорожние разговоры, от них и впрямь можно утомиться. Всегда я веду с ним пустопорожние разговоры… Мне, действительно, не интересны люди, не интересно, кто - мы или они - будут платить за то, что дороги наши скрестились, не интересно будущее мира, не интересно, каков его предначальный или конечный смысл - я практик, и живу сегодняшним днем. Он не может не знать этого, и оттого беседы наши пусты. Мне неизвестно, что занимает его мысли. Мне важно другое - чтобы мой лорд ни в чем не знал недостатка. Чувство предшествует пониманию. Мой лорд и молча безупречен для меня. И он, конечно, не создан для одиночества. Иначе я не запомнил бы его беспечальным. Окруженным толпами. Царящим над ними. Ему это было по душе, он никогда не выглядел затворником. Даже здесь я ясно различаю золото его волос - я знаю, как горят они в свете факелов и лампад, на пирах, балах и военных советах, когда он поглощен десятками приверженцев. Как горят они под солнцем, когда он несется на коне в толпе сородичей на охоте или в бою. Как горят они в свете костров, когда сотни глаз смотрят на него - поющего над сумерками. Даже там, в подземелье, в свете сального огарка, а позже в случайном блике из-под каменной двери они горели. Единственное светлое пятно. Не может быть, чтоб он не знал. Случайных даров не бывает.

- Ты прав, всю жизнь я окружен толпами… я их заложник. Мне всегда не хватало времени на самое важное. А ведь было что-то важное… но я так и смог приблизиться к нему вплотную. Тень улыбки озарила его лицо - горькой улыбки краха, которой я никогда не видел прежде. Только сейчас я понял, что все это время говорил вслух.

- Что может быть важнее, мой Лорд, чем то, кем ты был для нас? Кем являешься всегда? Ты основал могучее королевство…

- Я ушел в пещеры. Только и всего.

- Они неприступны!

- В этом честь их строителей… Что королевство?.. Кто будет ему защитой? Свой главный бой я проиграл.

В груди у меня заныло, хотя я все помнил и приготовился еще там - за Водой. Я знал, что он непременно скажет это. Когда-нибудь. По его глазам всегда было видно, что уж кто-кто - а он смеет смотреть в лицо краху.

- Но ты пошел, мой Лорд, ты вышел на этот поединок! Неужели это не самое главное - решиться выйти, даже не имея надежды?

- Но я имел надежду… И это самое печальное. Вы тоже ее имели. Это хуже всего.

…Его шепот гремел в моей голове.

- Мы пошли не из-за надежды, - сказал я, - а потому, что дали тебе слово. Потому что пойти было лучше, чем остаться. "Потому, что умереть за тебя - честь", - подумал я.

- Но не так… - он осел у стены, опустив голову на руки, и было неизвестно, на какой из двух вопросов он отвечал. На его призрачном горле расцвела черная, поспешная рана - и я понял, что не знаю, какой смертью умер он сам.

- Ненависть не стареет, - вдруг сказал он. - годы проходят, меняются светила, а она не стареет. Как и мы. Ничто не меняется. Ничто не прощается. Ничто не забывается. Особенно пепел, - тут его губы снова исказились, и в углу их тоже обозначилось нечто призрачное, черное, отчего я отвел глаза. - А я хотел всего лишь одиночества и тишины. Которой у меня никогда не было. Я хотел слушать землю. Слушать ветер. Слушать воды. Слушать свет. Как он звенит на тонких струнах - на серебре звезд, в закатных бликах стекол, в сотне рассветных искр, в глади льда, в зное полудня. Но слышал лишь крики гнева. И под звездами, и на льду, и в полях полудня… Я покинул обесчещенный берег - и не обрел покоя. Я ушел под землю - и не обрел покоя. Я скрылся в леса - и не обрел покоя… Нельзя быть в покое, когда продолжается война. Нельзя быть посторонним. Это почти предательство… И я, и мои сородичи - чего бы они не желали - всегда вынуждены… Я поехал с ними на ту охоту, чтобы услышать тишину. Мне даже удалось отстать и запутать следы, я обманул моих попутчиков. Но леса были уже заселены. Я встретил там людей. Роковая случайность… Но знаешь, что самое удивительное? Они молчали. Ни одного крика гнева не было в их сердце. Они были совершенно чисты. Они спали. Глаза их были открыты - но они спали. Мне показалось, что я спасен.

"А наша летопись говорит об этом иначе, - чуть не сказал я, - в ней сказано, что ты искал их намеренно, дабы научить правильно разбираться в жизни и военной ситуации".

- Я не знаю, что снилось этим людям, пока я говорил с ними, - развел он руки. На груди его наливалась багрянцем еще одна рана, и кожа вдруг приобрела яркий цвет перламутра - он проступал из пепла и тусклого тумана, словно воплощался - и я понял, что плоть наша здесь - свет. - Я пел им от радости, от полноты. От тишины. В тишине…Я мог пробыть с ними столетие. Но мой долг звал меня обратно. И когда я поднялся - они пошли за мной. Видимо, я не оставил им выбора… Ты прав. Я искал покоя - а создал армию… Они были как дети. И в тот момент, когда они поднялись - тишина закончилась. Впереди был только гнев… В том числе и мой собственный…

…Закрыв лицо руками, он сидел довольно долго. Полностью выступив из небытия. Сколько же нерастраченных сил было в нем, если одна страстная речь сделала это возможным. Наверняка он именно в таком облике беседовал с Судьей. Я ощутил большую гордость за своего лорда.

- В конце концов, мой Лорд, мы сделали то, что сделали, - подытожил я. - Пусть у кого-нибудь это получится лучше. Я уверен, что сказители и певцы баллад за Водой уже соревнуются, кто лучше воспоет нашу историю. Ты станешь украшением пиров и турниров.

- Ничто не меняется… - сжал кулак мой Лорд, - теперь я буду вынужден сидеть здесь вечно. Потому что если когда-либо я выйду на свет - скрыться там мне будет некуда… если ты прав. - Он неожиданно рассмеялся, и на душе у меня потеплело.

- А Валинор?

- Валинор… Он никогда не будет прежним. Я окажусь там призраком среди живых. Или живым среди призраков… Потому что того, что меня гонит вперед - до сих пор - в Валиноре нет.

- Зато там довольно тихо.

- Ты думаешь? Там на берегу даже камни исполнены гнева, мне кажется - я и отсюда слышу, как они кричат.

- Тебе не угодить… - начал было я и осекся. Я понял.

- Это из-за нее? - прищурился я.

- Из-за нее? Возможно.

Возможно! Совершенно ясно, в чем тут дело. Он опасается, что она не дождалась. Или что он - не дождался. Что увидит ее - призрака среди призраков, и его жизнь превратится в застенок. Я, надо сказать, никогда не относился к ней с трепетом. Судя по всему, не очень хороша собой. Потому что соперников у моего лорда не было. Наверняка весьма самолюбива, потому что изводить его она начала еще там, в Тирионе, они даже не обручились. И - главное - она его не любит. Потому что те, кто любили, пошли через лед. Жены, сестры, возлюбленные - пошли. А эта осталась. По-моему, она его недостойна. Поэтому, честно говоря, за Водой я о ней знать не хотел. Особенно в часы, когда посреди веселья мой лорд некстати уходил к себе и сидел там в темноте - лишь по запаху тех лесных цветов, у которых я забыл название, можно было понять, что он там, - сидел и думал о ней. Он привез с собой ее безделушку - широкую ленту, или пояс, каких у нас никто не носил, и, сидя в темноте, наматывал на руку. И когда этот авантюрист пожаловал к нам - он именно такому сидению и предавался. Откуда я знаю - может, он и пошел потому, что знал о смерти. Чтобы так или иначе вернуться на этот берег Воды. Но, видно, теперь сомневается. Правильно.

…Пепел падал сейчас крупными хлопьями, но пол оставался гладким и темным, словно все здесь было иллюзорным, даже наши речи. Что, конечно, является правдой. Мы сидели на этом гладком полу, в точности также, как за миг до ухода, и также молчали. Все, что я хотел бы сказать ему - что мир за Водой без него осиротел, и что я в общем-то рад, что я сам осиротел только наполовину, - я так или иначе уже сказал, а то, что я хотел спросить - о Власти Врага и его чарах, их природе и действии, и смерти моего лорда - не решался. Лорд мой медленно угасал, и я знал, что это последний случай увидеть его в истинном облике - том, что он имел в Благословенном краю. Поэтому я молча пожирал его глазами. Я думал о его крови, что давала ему власть над словом и образами. Мне эта власть не дана - поэтому я никогда не решался петь о моем лорде. Я даже описать его облик не могу. Он слепит меня - это все, что я знаю. И потому даже в ночи безмолвия, даже теперь я не нуждаюсь в иных маяках. Но мой лорд угасал. Черные раны проступили на нем снова, и шепот зазвучал издалека:

- Время истекает… Перед долгой тишиной… Я отвечу тебе на любые вопросы, меллон, если хочешь… Поскольку вопросы - это наша несвобода.

Я решился сразу. Потому что он был прав.

- Почему, мой лорд, ты погиб из-за этого проходимца? Оттого, что дал клятву его отцу?

- Клятва - это всего лишь прихоть судьбы… Хотя достаточно было бы и клятвы… Но в ту ночь в том, кого ты зовешь проходимцем, передо мной предстали все они - кому я пел в глуши и кто умирал за нас, словно это их одарили бессмертием. И дело не только в этом… Мы рождаемся говорящими, мы ценим слово и тратим на разговоры вечность. Это не самые пустые разговоры и порой прекрасные слова… Они же рождаются немыми и ценят действие. Пока мы говорим - они действуют. Потому что их век неизмеримо короче… Я спал. В своих пещерах и своих лесах, где меня не покидала тревога. Я спал тревожным, суетным сном, из которого не смел вырваться. Он пришел - и разбудил меня. Это был миг ясности. Миг полного, совершенного одиночества. Я словно переступил некую черту…

- Ты ни о чем не сожалеешь?

- Об этом - нет. Но сожаления - удел любой долгой жизни. А моя жизнь нигде - ни за Водой, ни на этом берегу - не имела никакого смысла. Она не принесла ни одного плода и никого не обогатила. Разве что Врага. Все, что я строил - разрушено или будет разрушено… Словно на мне особый, личный рок… Иного свойства, что на Первом Доме… У меня был выбор - один-единственный раз. Здесь. Остаться и сделать счастливым хотя бы одно существо. Но я выбрал другое - и теперь все горит в моих руках. Нельзя предавать своего сердца.

- Почему же ты не стремишься к ней сейчас?

- Потому что рок наш движется только в одну сторону. Дважды в реку не войти. Она будет несчастна.

- А ты?

- Я… любить всех нам подчас проще, чем одного. Что-то неправильное и ненормальное было в его словах. Словно его коснулось искажение. Я никогда его таким не знал. Он говорил чужие, тревожные слова. Он же был нашей надеждой, нашим щитом. В его руках была правота! На него равнялись, как на знамя. Его надежды хватало на всех, она пьянила - и потому у него никогда не было недостатка в вассалах. Они присягали не власти и не силе - своей надежде. В его закатном пурпуре все они были счастливы. Свет Благословенного Края шел от него, хотя я не был в Благослованном Краю. Но любой из нас знает его еще до рождения. Неужели это - последствия?..

- Что сделал с тобой Враг? - спросил я резким, дрогнувшим голосом.

- Теперь это вряд ли имеет значение…

Лицо его стало совершенно серым, как зола, он таял в пепле, и я ощутил гнев. Алый гнев, от которого руки мои вдруг налились плотью и сразу затосковали по оружию.

- Что сделал с тобой Враг, мой Лорд? Клянусь площадями Тириона - я выйду отсюда, чего бы это не стоило - выйду, и он пожалеет, что воплощен!

- Оставь клятвы, меллон, они всегда кончаются кровью, круги судьбы и так красны… Ты хочешь знать о чарах Врага?.. Хорошо… Чары его - отчаяние. Они - тюрьма, которая кажется домом, потому мысль о побеге или освобождении кажется кощунственной. Это уютное, родное отчаяние - им можно даже гордиться… Понимаешь меня?

- Нет, мой Лорд, - ответил я, хотя именно этот ответ был для меня важнее всего. Но я не понимал. Я знал отчаяние - огненное, опаляющее, смещанное с гневом и безрассудством, отчаяние, ведущее к подвигу или крику скорби. Но отчаяния, ставшего домом, я не представлял.

- У меня в сердце ледяная игла, - сказал мой Лорд. - и холод от нее разрастается медленно, но неумолимо. Мир выцвел, остались только тени. Нет ничего, достойного внимания… достойного значения… хотя сожаления остались. Это мысль, лишенная огня. Холодная мысль. Мысль, которой знакомо презрение. С такими мыслями не поют и даже не говорят, поскольку слова ледянеют… поэтому потерю голоса я принимаю как благословение. Он мне не нужен.

Ужас постучался мне в грудь. Вот, значит, как платят наши лорды за право встать один на один с Врагом. Они - избранники - умирают не так, как мы, для которых смерть - лишь ожидание. Мы просто падаем в траву со сталью между ребер, и даже в плену Врага мы просто умираем, Враг не властен остановаить наш уход. Никого из нас он не преследует за чертой Воды. Он не тратит на нас силы. Он расходует ее на наши знамена.

- А Судья? - прибег я к спасительному имени. - Что он решил?

- Судья предложил мне помощь… Но по некоторым причиная я вынужден от нее отказаться.

- Это твое слово, мой Лорд, и ты всегда выбираешь без советчиков, но…

- Благодарю, меллон, но я выбрал. - Его размеренный шепот был непререкаем. - Это моя битва. Битва в тишине. Бороться с Искажением можно по-разному, мечом, словом, стойкостью, кровью - бороться снаружи, за Водой… Но я несу печать Врага внутри себя, и я хочу биться с ним именно так, пока за одним из нас не закроются двери ночи. Никто из моих соплеменников никогда не пытался смотреть на Искажение как на болезнь, которая точит нас изнутри, а не снаружи, никто не сходился с ним в таком бою - этому меня научили люди. Они не имеют той надежды, что имеем мы, и не знают ее - они борются с Искажением потому, что так велит им наш Закон. Они борются с отчаянием наощупь, в слепоте, безуспешно… Но сам я знал надежду.… Она говорила, что Враг не всемогущ.

- А что предложил тебе Судья? - не унимался я, поскольку пол ушел у меня под ногами и я жаждал опоры.

- Сады… сады…сады… Судья предлагает ту тишину неведения, которую я всегда искал, и покой, но, к сожалению, власть его запоздала. Он знает это, и потому не произнес того, что зовется "приговором".

…Пепел побелел, измельчился, и стал почти неразличим. В пелене его, как в чаду, я смотрел на моего Лорда и чувствовал себя немым. Я четко осознал, что могу потерять его навсегда - невозвратимо - если отчаяние раздавит его - и собственное бессилие жгло мне руки. Лучше бы все было, как заведено. Но мой Лорд переступил черту…

- Не слишком ли ты горд, мой Лорд, чтобы отвергать назначенное нам? - пробормотал я. Я не ждал ответа. Если бы он говорил вслух, его голос смягчил бы смысл сказанного. Самые страшные вещи из его уст всегда звучали легко. Теперь же мне казалось, что я разговариваю с бездной.

…Тишина. Ни шепота, ни шороха. Хотя я видел - он все еще здесь. Расставаться дважды - это плохо. Несправедливо. Как он мог? Ведь он мой Лорд, он не может отречься от своего права. От своих соратников, от своих друзей. Уйти в свое одиночество - воистину незримый мир - и, может быть, сгинуть в нем навсегда… Если бы я знал, в чем его истинная нужда - я создал бы для него каменный заслон - у него были бы тишина и покой, необходимые каждому певцу, гнев катился бы мимо него - если бы я знал! Но я опоздал. Певец уподобил свой голос клинку и сломал его. Певцом он больше быть не сможет. Теперь я ничего не понимаю в том, что он затеял, но без него - куда мне идти?

- Что я могу сделать для тебя, мой Лорд? - встал я. - Могу ли я что-то сделать?

- Подойди, - произнес он, поднимаясь и на миг выступив из мглы. Его чеканное лицо было как лед - и прежде, чем я догадался, он провел тыльной стороной ладони по моему лбу, словно стирая его. Никто при мне так не поступал - но каждый знает, что это за жест. Это лишение вассалитета. И хотя прикосновение его было бесплотным - свет в моих глазах померк.

- Я больше не лорд тебе, меллон. Прости, что не сделал этого раньше. Наверное, помешали цепи… - он пошутил, конечно, но мне было не весело. Мне было очень горько. Потому что я понял, что не знаю, какие цепи он имеет ввиду.

- И что теперь, мой… меллон?

- Теперь прощай.

- Что мне сказать ей, когда ожидание завершится?

- Ничего.

…Поэтому, госпожа моя, я ничего вам не говорю. Я даже не прошу прощения. Вы, разумеется, достойны его. Я ничего не знал. Вы очень на него похожи. Вы слушаете тишину. В которой порой, издалека, из-за пелены и предельной границы, доносится до вас его золотой, вечерний, пьянящий, навсегда потерянный для меня Голос.

Назад