|
Анжеле и Тас - Ах ты тварь! - рявкнул Луиллас, отражая удар орочьей сабли. Орк в ответ разразился потоком хриплой непонятной брани, осыпая эльфа градом не слишком-то умелых ударов. Эльвор Моргиль укоризненно покачал бы головой, не будь он занят сражением с двумя орками сразу. Нельзя ненавидеть орков. Слепая ненависть к противнику может придать сил в сражении, но зато отнимает способность рассуждать, рассчитывать и предвидеть. Слишком многие молодые эльфы попадались в ловушку ярости и гибли там, где, сохрани они холодную голову, они могли бы выжить. И поэтому Эльвор учил своих воинов не поддаваться соблазну ярости в сражениях с орками. Ненавидеть надо Врага, а орки - всего лишь его орудия. Слабые, глупые, почти полностью лишенные разума. Но с Луилласом просто сладу не было. Он выслушивал наставления Эльвора, а потом поступал по-своему. И капитану гвардии ничего не оставалось, кроме как снова и снова терпеливо объяснять молодому воину его ошибки, а потом в очередной стычке смотреть, как Луиллас их повторяет. Тем не менее на этот раз для Луилласа все кончилось благополучно. Противник ему попался не слишком опасный, саблей махал он скорее быстро, чем искусно, и ловкий эльф довольно быстро выбил у противника оружие из руки и одним точным ударом покончил с орком. Скоро орочья банда была разбита. Трое орков попытались бежать, но меткие эльфийские стрелы настигли их. Последняя стрела попала в лошадь одного из беглецов, но крик в ответ раздался отнюдь не лошадиный... - Женщина. Вот оно как, - вздохнул Эльвор. Орчанка была привязана к крупу коня на манер куля или дорожного мешка, и стрела, направленная в лошадь, поразила ее в бок. Пытаться ее исцелить, даже если бы нашлись желающие, смысла уже не было - жить ей оставалось несколько мгновений. И все же Эльвору было горько смотреть на нее - грязную, истощенную, в лохмотьях, с всклокоченными волосами и худой грудью. Что же за тварей создал Моргот, если они так со своими женщинами обращаются? - Я раньше орчанок не видел, - заметил один из эльфов. - Смотреть-то особо не на что, - усмехнулся Луиллас, перехватил очередной укоризненный взгляд Эльвора и добавил: - Но вообще мне ее жалко... она ведь не лезла на нас с оружием. Просто связали и привезли. - Что она вообще делала в этой компании? - Судя по всему, служила утехой главарю, - ответил Эльвор, разглядывавший убитого стрелой орка. - Посмотрите: у этого и оружие получше, чем у других, и кольчуга поновее... Давайте осмотрим его вещи, хоть это и мерзко. Вдруг найдем какое-нибудь распоряжение или приказ. Осмотром вещмешков и седельных сумок орочьего главаря занялся Карниль, ветеран, который знал цену информации и прекрасно умел сдерживать собственное отвращение ради дела. Орочья банда в такой близости от Тол Сириона наводила на размышления, и демонстрировать гордое нежелание марать руки о вещи орков годилось только юнцам вроде Луилласа и Лаэллина. Карниль раскрыл седельную сумку и вдруг ахнул: - Единый, что это? Эльвор и те, кто были рядом, обернулись и подошли к Карнилю. Эльф достал из сумки слабо шевелящийся сверток. Орчонку было, по-видимому, всего несколько дней. Грязный и тощий, с белыми личинками каких-то насекомых в черных волосах, голодный... - Вот это да, - ахнул Луиллас. - Что же теперь с ним делать? - Его надо... - начал Лаэллин и замолчал. Все повернулись к Эльвору. - У кого-нибудь из вас поднимется рука убить его? - спросил капитан нарготрондской гвардии. Эльфы - и воины-ветераны, и молодежь - молчали. Лаэллин прикусил губу и покачал головой. Карниль опустил голову. Эльвор вздохнул. - Мы в патруле уже четыре месяца, и после сегодняшнего дня у нас трое раненых, - сказал он.- Кроме того, даже если мы не найдем в вещмешках ничего... информативного, все же такая банда так близко от Тол Сириона - это серьезно. Мы отправляемся на Тол Сирион, раненых оставим там. Потом я поеду в Нарготронд с докладом и просьбой о смене. А его... - он посмотрел на малыша, - возьму с собой. Лаэллин хихикнул было, но под взглядом Эльвора умолк. - Ты же сам только что не договорил свою фразу, - сказал командир. - Никто у кого из нас не поднимется рука убить ребенка. А поскольку это не просто ребенок, а ребенок орков, то... пусть решает король. - Ты что же, Моргиль, думаешь, что король сам прикажет убить его и тем освободит тебя от трудного выбора? - спросил Луиллас. - Нет, - ответил Эльвор. - Если я хоть немного знаю Финрода, орчонок останется жив. Финрод Фелагунд вышел из мастерской навстречу Эльвору, стирая с рук ветошкой серебряную пыль. - Ayia Helwor, - приветствовал он старого друга. - Ayia Findarato, - ответил Эльвор. - Вести с границы. Мой патруль уничтожил крупную орочью банду всего в нескольких десятках миль к северу от Тол Сириона. Мы сообщили Ородрету, но я счел нужным отправиться с докладом к тебе. Король нахмурился. - В твоем отряде есть потери? - Нет. Но трое раненых, и отряд нуждается в отдыхе. Раненые сейчас на Тол Сирионе. - Хорошо. Я отправлю вам на смену отряд Эдрахиля. И нужно будет провести хорошую разведку на Ард-Гален, чтобы понять, почему орки так обнаглели. - Я готов взяться за это, король. - Хорошо. - Да, и вот еще что... Финрод поднял брови. - Что, Хэльвор? Командир патруля смутился. - Во время сражения мы случайно убили... женщину. Орчанку. Видимо, она была... женой главаря банды. А потом в вещах главаря мы нашли... ребенка. Новорожденного орчонка. Очевидно, ее сына. - И что же ты с ним сделал? - Финарато, я понятия не имел, что с ним делать! Ни у кого из нас не поднялась рука на ребенка. В том числе и у меня. Поэтому я его... привез с собой. Финрод рассмеялся. - Ну что ж, показывай своего... подопечного. Где он сейчас? - Я попросил женщин позаботиться о нем - искупать, покормить... Король кивнул. - Через два часа я буду в зале, - серьезно сказал он. - Пусть туда придут все, кто сейчас не занят. Эльвор Моргиль вошел в тронный зал Нарготронда с орчонком на руках. Бледно-голубые глазки малыша скользили по сторонам. Отмытый и накормленный, да и вообще после дней, проведенных у эльфов - пусть у воинов в походе или в пограничной крепости, но все же у эльфов - он уже не выглядел тем грязным заморышем, которого Карниль отыскал в седельной сумке орочьего главаря. Роскошь нарготрондского тронного зала, его изразцовые потолки и мраморный пол, резные колонны и бархатные сидения, разумеется, малыш еще не осознавал. Но, кажется, он уже понял, что попал куда-то, где все очень непохоже на первые дни его жизни, и пытался сосредоточить свой беспомощный взгляд то на мерцающих голубых светильниках, то на какойнибудь колонне, то на узоре из самоцветов на стене. Нарготрондцы с любопытством разглядывали малыша. Никто из них не видел раньше ребенка орков. Многим и в голову никогда не приходило, что у этих отвратительных тварей бывают дети, что любой орк был когда-то ребенком. Ведь по эльфийским понятиям дети приходят в мир с любовью, а, уж конечно, любовь оркам неведома. Тем не менее орочий ребенок был у них перед глазами. И оказалось, что он вовсе не так отличается от эльфийских детей, как можно было бы подумать. Черноволосый, слегка смуглокожий раскосый малыш вполне мог бы быть ребенком каких-нибудь Авари или даже Синдар. Кожа у него, правда, была грубовата и в подживающих ссадинах, а волосы - жесткие и спутанные. Но все же это само по себе не делало его орком. Финрод поднялся с трона навстречу Эльвору. И вдруг взгляд малыша впервые сосредоточился. И не на светильниках или изразцах, и даже не на самоцветах Наугламира - на золотом облаке, окутывавшем голову короля Нарготронда. - Король, по твоему слову я принес сюда ребенка орков, - сказал Эльвор. - Благодарю тебя, Эльвор Моргиль. Дай его мне. Эльвор передал орчонка королю. Малыш все смотрел, как завороженный, на волосы Финрода. И вдруг ребенок поднял ручонку, неумело зажал одну золотую прядь в кулачке и дернул! Смех Финрода хрусталем раскатился в тишине зала. Вслед за королем рассмеялись нарготрондцы. И малыш, услышав смех эльфов, сам впервые в жизни улыбнулся. Король осторожно высвободил прядь волос из руки малыша, что-то тихо сказал ему и обратился к собравшимся. Смех все еще танцевал искорками в его глазах, но лицо было серьезно. - Это ребенок орков, - сказал Финрод. - Он всего лишь ребенок, младенец. В его гибели для нас не будет ни доблести, ни славы, ни чести. Но и тому, кто скажет мне, что милосердие к нему может обернуться для нас злом, мне нечего будет возразить. Слушайте же, народ Нарготронда, мое решение. Пусть кто-нибудь из вас возьмет это дитя на воспитание. Пусть ребенок подрастет здесь, в моем королевстве. Он будет еще ребенком, когда станет ясно, живет ли в его душе врожденная злоба. Если да - его придется вернуть к его народу. Если же нет - пусть он остается у нас. Я сказал. Теперь говорите вы. - Но если окажется, что злоба орков живет в его душе, не должно ли нам будет сразу же убить его, дабы милосердие к нему не обернулось, как ты говоришь, Король, злом для нас? - спросил один из советников короля. - Нет, Аэрнор, - ответил Фелагунд. - В Нарготронде не будет убийства ребенка. - Но кто же из Эльдар решится взять к себе в семью ребенка орков? - недоуменно спросил кто-то. И тогда к трону шагнула высокая темноволосая женщина. - Позволь мне, Король, взять к себе это дитя, - тихо сказала она. - Мой муж погиб на Вздыбленном Льду, а сына убили орки. Пусть же их ребенок заменит мне, если сможет, мое дитя и всех детей, которые могли бы у меня быть! - Забирай его к себе, Элькерин, и да будет благоволение Эру с тобой, - сказал Финрод. "Я давно хотел узнать, правду ли говорят, что орки - извращенные Квэнди. Возможно, теперь эта тайна откроется мне. Мой друг Хельвор Хельдирион привез в Нарготронд новорожденного орчонка. Моргот не может создавать ничего истинно живого, он может лишь вкладывать уже существующие духи в сотворенные им тела или извращать иные творения. Но орки живут и множатся, как Дети Илуватара - а это значит, что каждый орк рождается на свет от матери и отца. Наши дети приходят в мир с любовью, но орки не знают любви. Или забыли? Кто знает, что будет, если ребенок орков с первых дней жизни попадет к эльфам? Вот теперь я это узнаю. Может быть, в каждом орке живет эльфийский фэа - задавленный, замороченный, парализованный..." (Из записок Финрода Фелагунда) Лето сменилось осенью, а осень - зимою. И не успели еще опасть последние листья лета двести восьмого от восхода Солнца, а стало уже ясно, что ребенок орков ничем не отличается от эльфийских детей. Не было у него ни орочьего оскала, ни орочьей злобы. Он был смугловат, но таковы были многие из Синдар. А когда листья вновь зазеленели на ветвях, и лето двести девятое согрело земли Нарога, король Финрод Фелагунд собрал свой народ и сказал: - Никто и никогда не должен говорить приемному сыну Элькерин о том, что его родителями были орки. Пусть он считает себя Синда по крови и Нолдо по воспитанию. Группа Луилласа затаилась в придорожной ложбине. Приказ Эльвора был краток и ясен: проследить за горсткой орков, которые явно были частью более крупного отряда. Нужно было узнать, где лагерь этого отряда, как он охраняется и сколько там приблизительно орков. - Когда же они тут пройдут, наконец? - прошептал юный Гэльмир, которому надоело сидеть в засаде. - Может, и вообще не пройдут, - заметил Лаэллин. - Может, они сегодня другим путем пойдут. Юный Энвинион, для которого это было первое боевое задание (именно поэтому Эльвор и отправил его в разведку - у разведгруппы был строгий приказ в драку с орками не вступать), поежился. - Холодны ночи на Ард-Гален, - заметил он. - Да еще так далеко к северу. - Они идут, - сообщил Луиллас. - Я слышу их. Эльфы замолчали. Вскоре на дороге показались ожидаемые орки. Одиннадцать. Шли они молча - видимо, устали - но довольно осторожно. Энвинион, который видел орков в первый раз, внимательно присматривался к ним. Повинуясь знаку Луилласа, четверо эльфов скользнули к выходу из расселины, готовясь следовать за орками. Энвинион смотрел все пристальнее и пристальнее. Гэльмир и Лаэллин переглянулись, и Лаэллин тронул Энвиниона за плечо - мол, не отвлекайся, скоро идти пора. Орки подходили ближе. На шестерых были грубые кольчуги, на остальных - грязные кожанки. Вооружение составляли ятаганы, копья и зазубренные ножи. Спутанные сальные волосы из-под шлемов, злобные раскосые глаза из-под тяжелых лбов... Гэльмир никак не мог понять: почему Энвинион смотрит на них, как зачарованный? И что за непонятная мгла плавится в его глазах? Орки прошли мимо, не заметив эльфов, и Луиллас подал знак идти следом. Эльфы бесшумно прошли несколько ярдов... и вдруг Энвинион выхватил меч и с криком бросился на орков. Они зарубили бы неопытного бойца, но на помощь Энвиниону сразу же бросились Гэльмир и Лаэллин, а через несколько секунд, мысленно проклиная новобранца на чем свет стоит, в сражение вмешался Луиллас. Он и сам частенько бывал несдержан в юности, и Эльвору Моргилю стоило немалых трудов научить его владеть собственными порывами, но такого он даже в самые юные годы не вытворял! Луиллас закрыл неподвижные глаза Лаэллина и поднялся на ноги. Энвинион молча смотрел, как черно-красная кровь медленно просачивается через траву и впитывается в землю. Энвиниона терзал стыд. Что с ним произошло? Он не собирался нападать на орков. Но когда он их увидел, память вдруг поплыла, как песок сквозь пальцы, сознание затмилось, и он почувствовал, что его захлестнуло странное безумие, в котором смешались гнев и ненависть - странная ненависть. Она не была похожа на ненависть к врагу, как он ее себе представлял. Эльвор Моргиль учил его, что не надо ненавидеть воина, с которым сражаешься. Ненавидеть надо того, кто посылает смерть в земли Белерианда. Энвинион ненавидел Моргота, или думал, что ненавидит - не так-то легко юному эльфу в Нарготронде понять, что такое ненависть. Но это было другое. Что? Энвинион не мог ответить и чувствовал, что ответ, возможно, будет страшнее, чем то, что случилось сейчас. Луиллас отвернулся от мертвого друга и в упор посмотрел на Энвиниона. Юноша не выдержал этого взгляда - опустил глаза. - Молчишь? - Луиллас, я... мне очень жаль. Я не знаю, как мне просить прощения. У тебя и у него. - Ты понимаешь, что нарушил приказ Моргиля и сорвал боевое задание? - Да. Я: не знаю, что со мной произошло. Я как будто потерял власть над собой... Эти орки... Сам не знаю, что случилось. - НЕ ЗНАЕШЬ? У Луилласа перехватило дыхание, от гнева потемнело в глазах. - Ах, ты не знаешь, что с тобой произошло! Сознание помутилось при виде Вражьих тварей, ах ты, орочье отродье! Энвинион поднял голову. Да, он был виноват, и ему предстояло отвечать перед Моргилем, но такого оскорбления от Луилласа он не заслужил. - Что ты сказал? Луиллас понял, что натворил непоправимое, но пути назад не было. Рожденная горем ярость превратилась в холодную ненависть - не к эльфу Энвиниону, а к ребенку орков, принявшему облик одного из Квэнди, уничтожившему его друга и к тому же заставившему его нарушить приказ Фелагунда. Как сказал тогда король? "И тому, кто скажет мне, что милосердие к нему может обернуться для нас злом, мне нечего будет возразить." - Я сказал, что тебя нашли пятьдесят лет назад в орочьей седельной сумке! Твои родители были орками, такими же, как вот эти! Ты сам - орк, надевший личину эльфа! В гневе посмотрел Энвинион Луилласу в глаза, готовый вызвать старшего на поединок за смертельное оскорбление. И тотчас же гнев его сменился ужасом. Та ненависть, которую он почувствовал, посмотрев на орков: странная, необъяснимая, сводящая с ума... может быть, такова и есть ненависть к самому себе? Энвинион чуть не загнал коня, пока ехал от Ард-Гален до нагорья Фарот. Ночами ему светили крупные звезды, но он почти не мог спать. Страшная мысль жгла его, не давала ему покоя. Эльвор отказался что-либо объяснять и рассказывать. Юноша взмолился, чтобы командир патруля отпустил его в Нарготронд - он надеялся, что хотя бы мать объяснит ему, кто он такой. Он умолял, упрашивал, клялся. Он сказал, что готов отвечать за свой проступок хоть перед всем нарготрондским войском, хоть перед самим Фелагундом, но пусть ему дадут возможность понять, что же с ним на самом деле произошло! Эльвор видел, что толку с Энвиниона в таком состоянии все равно нет, в приграничной полосе его оставлять опасно - и отпустил Энвиниона в Нарготронд, взяв с него клятву, что тот отчитается перед начальником стражи. Энвинион знал, что он не кровный сын Элькерин, хотя ему никто об этом не говорил. Он был Синда лицом, со смугловатой кожей и темными волосами, а Элькерин была Нолдэ, и муж ее, погибший во Льдах, тоже. В Нарготронде было немало таких же, как он, сирот, принятых и выращенных другими семьями. И часто Нолдор растили детей Синдар. Приемные родители любили своих приемышей, как родных, и жаловаться детям было не на что. Но голос крови всегда все объяснит и расставит по местам. Всегда ли?.. Могли ли слова Луилласа быть правдой? Энвинион знал, что он эльф, а не орк. Он выглядел, как эльфы, смеялся, как эльфы, думал, как эльфы, любил то, что любят эльфы. Его никогда не тянуло к злобе, тьме, разрушению. Он никогда не смотрел ни на кого с ненавистью, никогда не пытался никого ударить, оскорбить ни за что. Он любил лежать в траве и танцевать под звездами. Любил читать и беседовать с мудрыми при свете свечей в Нарготрондской библиотеке. Любил взгляд матери и голоса друзей. Но эта тошнотворная ненависть, когда он посмотрел на орков и глаза его заволокла душная мгла... и он не смог сладить с собой и бросился в сражение, хотя никогда раньше не сражался. Он убил трех орков, ища в убийствах избавления от обруча, стиснувшего его душу, но легче не стало до тех пор, пока последний орк не пал от меча Луилласа. А ценой была ненужная смерть Лаэллина. - Мама, это правда, что мои кровные родители были орками? Элькерин нахмурилась. Она почувствовала, как застучало в тревоге ее сердце, и постаралась скрыть страх за негодованием: - Кто тебе это сказал, yondo? - Луиллас. Лейтенант Моргиля. Потому что я... потому что по моей вине погиб его друг. - По твоей вине? - Да, - Энвинион быстро рассказал Элькерин, как было дело, и добавил: - Так что некому теперь рассказать мне правду, кроме тебя. Элькерин молча отвернулась. Как же нелегко вынести отчаянно-вопрошающий взгляд Энвиниона. - Вот и Эльвор так же отворачивался... - прошептал он. - Почему? Почему вы все молчите? Скажи мне, мама! Элькерин обернулась к сыну. Больше нет смысла что-либо скрывать. Настало время им обоим принять правду такой, какая она есть. Так, как принимают ее Нолдор. А правда - всего лишь в двух словах. - Приказ Фелагунда, - коротко сказала она и ушла в свои комнаты. Вот оно что. Он, Энвинион, нарушил приказ Эльвора Моргиля. А Луиллас в запале нарушил приказ самого Фелагунда. Неудивительно, что и Моргиль, и Элькерин молчали: даже раскрытая тайна не отменяет приказа короля. Но это значит, что Луиллас сказал правду. Фелагунд поднялся с кресла навстречу Энвиниону. - Привет тебе. Юноша преклонил колено перед королем, хотя достаточно было бы простого поклона. Он редко видел Финрода. Король часто уезжал из Нарготронда куда-то по своим делам, то ли навещал братьев на севере, то ли просто отправлялся бродить по белериандским лесам, а сам Энвинион всю свою юность провел в войсках под руководством сурового Моргиля. Несколько раз юноша присутствовал в тронном зале во время приемов или народных собраний, иногда встречал короля в коридоре или трапезной, но говорил с ним за всю свою жизнь всего лишь два раза - оба раза, в сущности, о пустяках. Финрода любили все. Он всегда был добр и спокоен, от него как будто исходил ровный, теплый свет. Энвинион тоже любил его - так любят улыбку матери или тепло родного камина. Но как отнесется Фелагунд к проступку Луилласа? А к его собственному? - Я вижу, что у тебя что-то произошло. Прошу тебя, встань, сядь вот сюда, к столу, выпей вина и расскажи мне. Юноша медленно поднялся. Так, у стола, с бокалом вина в руках, ему будет страшнее, чем если бы он все выпалил единым духом сразу. Но голос Финрода был спокоен и мягок, и Энвинион почувствовал, что будет вполне способен разговаривать. Особенно если выпить вина и согреться... На столе стоял большой бронзовый канделябр с искусной филигранью. В нем стояли двенадцать свечей, шесть из них горели. Мягкие отблески огня в камине пробегали по стенам и полу. На ковре на полу была изображена большая сцена охоты, но в полумраке детали сливались. Финрод достал из небольшого шкафчика графин с вином и два стакана, поставил их на стол. Энвинион подумал, что у себя в приемной король ведет себя с ним как радушный хозяин, а не могущественный владыка. Впрочем, и в тронном зале Фелагунд часто вел себя точно так же. Поэтому его и любят, наверно, подумал Энвинион. Хотя нет, не только поэтому. Король сел к столу, поднес к губам бокал с вином, пригубил. Он ничего не говорил, только молча смотрел на юношу. В глазах Финрода был мягкий свет, в котором отражение пламени свечей сливалось с отблеском Амана и чем-то еще, чему Энвинион не знал названия... - Король, это правда, что мои родители - орки? Свет в глазах Фелагунда на мгновение затуманился, и тут же взгляд короля снова стал спокойным и ясным. - Да. У Энвиниона начала кружиться голова. Злые слезы обожгли ему глаза. Он опустил голову, сжал ладонями виски. Эру Единый, ему нет места в Арде... Он почувствовал, как теплые руки слегка сжали его плечи, и тихий голос Финрода сказал: - А теперь я хочу, чтобы ты понял: хотя твои кровные родители действительно были орками, ты сам - эльф. Энвинион поднял голову. Король пододвинул свое кресло поближе и сел напротив Энвиниона, снова положив руки юноше на плечи. Его прикосновение как-то успокаивало. Светлейший не станет касаться орка... или станет? Кто их знает, мудрецов из-за Моря?.. Финрод сидел молча. Энвинион смотрел королю в глаза, и почему-то становилось легче. - Ты так уверен во мне, король? - Я привык верить своим глазам и своему сердцу. - Но ты же не знаешь!.. Я ведь... - Юноша опять опустил голову. Финрод верит ему. Как же рассказать о том, что произошло на севере? - Кто рассказал тебе? И почему? Голос короля был по-прежнему мягок, но Энвинион понял, что молчать больше нельзя. Тихо, с опущенными глазами, запинаясь и сбиваясь, он пересказал Финроду историю о встрече с орками, своем странном безумии и проваленнном задании. Фелагунд молча слушал, сложив руки на коленях. Когда Энвинион закончил свой рассказ, Финрод сказал: - Ты виноват. И должно тебе отвечать за свой поступок. От этих слов стало легче. Только с эльфийского воина стал бы требовать ответа Фелагунд. - Но что за порча живет во мне, Финрод? Что за странное Искажение? Король грустно улыбнулся. - По правде сказать, я не знаю. Могу только предположить. Ты - потомок тех, чьи души некогда прошли такие муки, о которых нам и подумать страшно. Видимо, отзвук тех мук еще живет в твоем фэа. Но я должен сказать тебе, что и я перед тобой виноват. - В чем же, Король? - В том, что скрывал от тебя правду. Недооценил тебя. На самом деле, ты с самого начала имел право знать... Энвинион молчал. Он и сам не знал, как было бы лучше: знать или нет. И с изумлением услышал следующую фразу Финрода: - А ведь я в долгу перед тобой, Энвинион. В ответ на недоуменный взгляд юноши король объяснил: - Мудрые всегда говорили, что орки - это искаженные Квэнди. Я всегда хотел узнать, так ли это. Теперь, благодаря тебе, я знаю, что это действительно так. - Странно, но король улыбнулся. - Глядя на тебя, я вижу, что совсем не так сильно это искажение, как хотелось бы Морготу. - Но это страшная правда, Король! - Нет. Правда не может быть страшной. Как и любая правда, это - обоюдоострый клинок. Тот, кто не знает, что с ним делать, поранится сам и поранит другого, а в руках мудрого клинок превращается в нож целителя. - Орков не надо ненавидеть, - тихо произнес Энвинион, словно не отвечая на слова Финрода, а беседуя с самим собой. - Нужно освобождать их фэар. - Твой фэа свободен, - сказал Фелагунд. - И со временем он исцелится полностью. Я это знаю. Таким Фелагунда видели редко. Его лицо было холодно и неподвижно, глаза - как лед на вершинах нагорий. - Луиллас, подойди. Воин молча вышел к трону и поклонился королю. Его движения были скованными, как будто неловкими. - Скажи мне, Луиллас, ты знал, что я велел не говорить Энвиниону о его происхождении? - Да, король. - Почему же ты это сделал? Луиллас молчал. Молчал и Фелагунд, но его глаза требовали ответа. - Король, я знаю, что повел себя непростительно. Но я действительно очень разгневался на Энвиниона. - Энвинион нарушил приказ начальника патруля, - медленно проговорил Финрод. - Прежде чем карать его, должно было узнать, почему он так поступил и какова истинная мера его вины. Ты же нарушил мой приказ, ибо позволил горечи и гневу затмить твой разум. Слушай же мой приговор, Луиллас. Тридцать лет не ступишь ты на земли Нарога. Если желаешь продолжать свою службу мне - ступай в Тол Сирион или в Дортонион, по твоему выбору. Даю тебе тридцать лет, чтобы ты понял, кто ты и где твое истинное место. После этого ты сможешь вернуться в Нарготронд, если пожелаешь. Луиллас опустил голову, дыхание у него перехватило. Изгнание: не было в Нарготронде наказания суровее. Он не стал бы оспаривать решение Фелагунда, но ему действительно понадобится время, чтобы понять, почему король счел его вину такой страшной. Ему казалось, что тронный зал вдруг стал огромным, холодным и пустым. Вдруг стали бесконечно далекими те, кто еще недавно был друзьями, родными, соратниками. Приговор короля отделил его от всех остальных, как будто холодная пропасть разверзлась между ним и нарготрондцами. Он чувствовал их взгляды, но не смел поднять глаз. И вдруг кто-то подошел к нему, и совсем рядом прозвучал юный голос, испуганный собственной дерзостью: - Король, позволь мне разделить с Луилласом изгнание! Не веря своим ушам, Луиллас поднял глаза на говорившего. Энвинион? Виновник всего? Орочье отродье? Юноша смутился, быстро взглянув на Луилласа, опустил взгляд и добавил, обращаясь к Финроду: - Ведь и моя вина велика... Мягок был взгляд короля, и никто не ведал, о чем он думал тогда. Ничего не сказал Фелагунд Энвиниону в ответ - только кивнул. И кивнул Луиллас, хотя его никто не спрашивал. Прошло еще пятьдесят лет... "Я допустил немало непростительных ошибок. Одна из них та, что я так долго скрывал от Энвиниона его происхождение. Следовало бы мне больше верить ему. Я боялся, что знание о том, кто его родители, сломает Энвиниона. Но, узнав об этом ценою гибели Лаэллина, он научился сдерживать свои чувства, и теперь он - один из самых надежных моих воинов, и я полностью доверяю ему. Что же до Луилласа, то за тридцать лет в войсках Тол Сириона Энвинион стал его самым близким другом. Если бы я рассказал Энвиниону раньше, кем были его родители, возможно, Лаэллин не погиб бы. Сколько же бед приносит нам наш собственный страх и неверие в тех, кто рядом с нами..." (Из записок Финрода Фелагунда) Летело время над Нарготрондом, и счастливы были те, кто жил там. Но пришел в Нарготронд человек, и настал день выбора для всех. И город отрекся от короля, и день тот стал для Нарготронда днем позора и началом паденья. ...- И если остался тут хоть кто-нибудь, кого не затронуло наше Проклятье... Губы Финрода задрожали. ...То я не уйду отсюда один, как нищий, которого выкидывают за ворота! Десять эльфов встали рядом с королем. И был там Эдрахиль. И Эльвор Моргиль. И Луиллас. И Энвинион. "Что до тех орчат, которые попадали к эльфам сразу после рождения, то из них вырастали самые настоящие эльфы. От обычных эльфов они отличались только неудержимой ненавистью к оркам, и никто из них не мог при виде орков сдержаться и не вступить в бой." Из писем Дж.Р.Р.Толкиена Примечание 1. Трудно сказать, как именно называлась должность Эльвора и чему из известных воинских званий она соответствовала, но наиболее близко по концепции она соответствовала именно капитану гвардии (офицер довольно высокого ранга в "ядре" войска Нарготронда). Примечание 2. Моргиль значит "Темная звезда" (по цвету волос Эльвора). Примечание 3. В лексиконе Финрода "я знаю" часто означало "я надеюсь", если речь шла об "эстель" - надежде высшей. Примечание 4. Финрод имел обыкновение вести записи в толстой книге в коричневом кожаном переплете. Эта книга хранилась в Библиотеке Нарготронда. Ее мог читать любой желающий. Эта книга была уничтожена во время пожара и разорения Нарготронда, но об ее существовании помнили. Но были вещи, которые Финрод не желал делать всеобщим знанием. Такова была информация о происхождении Энвиниона. Такого рода записи он вел в отдельной тетради. После ухода Финрода эта тетрадь оказалась у библиотекарей и впоследствии была передана Артанис Нэрвен Алатариэль. Говорят, Галадриэль впоследствии хранила рукопись брата всю Вторую и Третью Эпоху и увезла с собой в Валинор, где и вернула хозяину. Но прочитать эту тетрадь кое-кто из библиотекарей все-таки успел. Эйлиан Инглориэль |