|
Сумерки в серых чертогах. Откуда-то исходит слабый свет, на удивление ровный. Свет подходит все ближе, а рядом с ним шагает покой, только шаги их не слышны. Вот они совсем рядом, и песня звучит вокруг. Песня печальна, в ней нет слов, но ясна цель, и она достигнута. Чья-то цель достигнута - а ему от этого почему-то светло. Заслушавшись, он замирает, не в силах ни пошевелиться, ни молвить слово. Сечас они пройдут мимо, им - идти дальше, намного дальше. Миг паники: нужно остановить их. - Инголдо! - слово рвется с трудом, ломает преграду. Свет оборачивается, песня утихает. - Позволь ему задержаться со мной, хоть ненадолго! Я прошу. - Отступать некуда, но как же это было трудно. Голос, мягкий и непреклонный, дает ответ: - Нечасто услышать можно просьбу от Куруфинве Феанаро. Пусть остается, если есть на то его воля. - Я побуду здесь, - горным ключом звенит другой голос. - Что ж, когда захочешь идти дальше, позови меня. - Удаляются беззвучные шаги. Одни остаются они и, высокие, стоят друг напротив друга, и в вечном безветрии неподвижны черные волосы, неподвижны золотые. - Спасибо. - Это еще труднее, и брови Инголдо не могут сдержать изумления. - Я не мог иначе. Я ведь клялся. - О, зачем он только сказал это слово? Огонь давит на виски. Но Инголдо здесь ни причем, и вообще, с ним рядом хорошо. Слова больше не заперты, они звучат свободно: - Я не только за это благодарю. Еще за моих сыновей, за средних, которых ты спас. А они в ответ... - сдвинулись черные брови, гневом горят гляза - даже здесь лицо его страшно, но Инголдо смотрит на него, и теплое восхищение просыпается в нем, ведь невозможно глаз отвести от этих сведенных бровей. И гнев рушится под этим теплом - и теперь уже Феанаро страшится и восхищается сыном своего брата: так возросла его сила. - Знать, я был плохим отцом. Но я никогда не учил их такому... - Но что это вдруг заставляет его замолчать? Это Инголдо опустил взгляд, золотые волосы упали на лицо. Снова горит огонь на висках, кажется, отблески его вот-вот запляшут на невидимых стенах, треск стоит в ушах, погибает в огне белое дерево, ломаются тонкие мачты. Молчит Инголдо, но уже поднял глаза. Он может сказать Феанаро, сказать... но это вовсе не нужно, Феанаро достаточно того, что он снова смотрит на него - и отходит пламя, и смолкает треск. - Хорошо, что ты остался поговорить со мной. Пока ты здесь, это не так мучительно. - Инголдо смотрит на него с безмолвным вопросом. - Я ведь ничего не добился. - Ох! Сказать это - как вынуть занозу - больно, но приносит облегчение. - А ты совсем не изменился, - Финдарато улыбается, впервые за весь разговор. - Почему? - Все так же думаешь только о себе. - И продолжает улыбаться. Какая-то дивная сила заставляет улыбнуться и Феанаро, хотя он очень сопротивляется, и через миг они хохочут, как сумасшедшие. Смех отражается от незримых стен, которые раньше лишь смягчали звуки, разносится повсюду, кажется, даже вырывается за пределы чертогов. Чистым ручьем омывает он усталое сердце Феанаро, но не гасит его огня. Смеется Феанаро, и бремя его не становится легче, но - чище. Они не почувствовали шагов в этот раз. - Финдарато, тебе пора. Там решается твоя судьба. Феанаро смотрит Инголдо в глаза и уже знает, какое будет решение: это знание - отголосок их смеха. - Финдарато, пора. Они протягивают друг другу руки и вдруг обнимаются, как принято у смертных мужчин - сурово, по-дружески. Уходит Инголдо, а за ним ступает Ниенна, и от изумления шаги ее слегка слышны в недрогнувших сумерках. |